В статье анализируются балетные постановки Бориса Эйфмана напрямую или опосредованно связанные с Достоевским. Создатель «психологического театра танца», открывший новые возможности хореографии, как искусства философского, способного проникнуть вглубь личности, в тайники человеческой души, обращается к таким романам как «Идиот», «Братья Карамазовы». Однако, в балете «Онегин» по мотивам романа в стихах А.С. Пушкина, хореограф вступает в полемику с Достоевским. В своей «Пушкинской речи» писатель утверждал, что Онегин «не способен любить», что во второй части романа он «ослеплен» Татьяной, потому только что встречает ее «в новой блестящей недосягаемой обстановке», где ей «поклоняется свет» и что, вообще, Пушкин лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны.
Постановщик балета увидел героя поэмы иным. В его трактовке Онегин к моменту встречи в «блестящей обстановке» начинает понимать, что такое любовь. Борис Эйфман вскрывает возможность духовного роста Евгения через боль тех ран, которые он нанес и себе самому, убив на дуэли друга. Парадоксальным образом, споря с Достоевским, хореограф утверждает формулу Достоевского – «преступление и наказание», где наказание и осознание вины – глубинный психологический процесс, способствующий нравственному перерождению человека. Таким образом, этот концептуальный хореографический спор обернулся не столько полемикой, сколько согласием с Достоевским, хотя и вопреки Достоевскому. Иными словами, Эйфман спорит с писателем, оставаясь преданным его последователем.
Отдельные положения статьи раскрыты автором под другим углом зрения и более подробно в книге "Театр Эйфмана. Иное пространство слова" (СПБ, 2014) и в летописи "Магический театр танца" (выход в печати до конца 2020 г).
