Коммуникативные агрессии XXI века: причины и предлоги возникновения Исследования медиа поставили под пристальное внимание эффекты массовой коммуникации, стиму-лирующие агрессивные потенции аудитории СМИ. Однако вне пределов внимания ученых осталась связь агрессивного дискурса с включением в него – на основе новейших медийных технологий – всех социальных страт как субъектов процесса. И это принципиально, так как еще вчера многие из них представляли собой только объект воздействия со стороны акторов массовой коммуникации. Здесь принципиальное отличие ин-формационных войн прошлого столетия от коммуникативных агрессий современности. Информационные войны в основном происходили по вертикальным каналам массовых коммуникаций, когда владеющие технически совершенными средствами передачи информации практически не встречали встречных информационных потоков (от элиты – к обществу в целом, от метрополий – к постколониальным странам, и т. д.), и те, у кого не было соответствующих средств массовой информации, становились исключи-тельно объектом влияния. Коммуникативные агрессии современности охватывают массовое общество, массовые информацион-ные процессы, на основе новейших достижений техники позволяя индивидам и социальным группам найти в себе черты субъектности в медийной сфере, при этом информационное взаимодействие в социуме происхо-дит как по вертикальным, так и горизонтальным линиям связи. Современное развитие политических и медийных систем показывает, что изучение коммуникативных агрессий – новая научная проблема. В известной мере она обусловлена появлением сетевых сообществ, значи-тельно отличающихся по своим характеристикам от классической массы людей, поэтому ряд устоявшихся теорий и моделей в сфере политическо¬го управления и политических коммуникаций требует своего пере-смотра и адаптации применительно к Интернет-простран¬ству [Володенков, с. 245]. Агрессия – действия по нанесению ущерба оппоненту/врагу в его жизненно важных сферах. Коммуни-кативные агрессии – нанесение оппоненту идейно-политического и культурно-нравственного ущерба по ме-дийным каналам. Агрессии в медийной среде в форме ценностного конфликта вокруг символа веры ведут к политической и культурной поляризации общества и подпитывают предрассудки социума по отношению к «инаковости» – иному образу мысли, иной культуре, иному поведению. Но именно неприятием «инаковости» коммуникативные агрессии и вызываются. Неприятие «инаковости» культивируется в социуме и… разъедает его, ведет его к ясно видимой всеми поляризации, прежде всего, в духовной сфере. Такую поляризацию соци-ума исследователи трактуют как метатенденцию медийной практики современности. Сегодня, как и в ХХ веке, актуальны «очаги возможной поляризации: растущее экономическое нера-венство, религиозный и рыночный фундаментализм» [Дзялошинский, с. 402]. Поэтому коммуникативные агрессии проявляются как направляемые и спонтанные реакции социума на актуальные ценностные раздра-жители в сферах политики, культуры, религии, экономики; осуществляются по всем каналам передачи ин-формации. Коммуникативная агрессия невозможна без профанных представлений так называемого «большинства» о сути предмета ценностных разногласий. В итоге профанные представления о ценностях культуры, де-мократии направляют «большинство» на активное противоборство с оппонентами. В медийных акциях агрес-сивное «большинство» широко использует ценностные архетипы национальной культуры, потому что ценно-сти не надо доказывать, их достаточно декларировать. Но они обладают силой, приводящей в столкновение социальные сообщества, цивилизации и страны, реализуя коммуникативные агрессии, так как механизм их действия охватывает социум от верхов до низов. Спусковым устройством всего механизма действия становят-ся ценностные раздражители, расположенные в сферах политики, культуры, религии. Не сами по себе ценно-сти вызывают раскол в социуме или между странами, а разное отношение к ним. Все субъекты медиасферы прикасаются к одному и тому же ценностному суждению, но реагируют на него индивидуально, в диапазоне от безоговорочной поддержки до полного неприятия. Неоднородность / «инаковость» восприятия – это и есть раздражающий социальное взаимодействие фактор, которым включается механизм коммуникативных агрес-сий. «По мере нарастания насилия поставленные на карту первоначальные проблемы обычно подвергаются переоценке ис¬ключительно в терминах “мы” против “них”, группа сплачивается все сильнее и убеждения крепнут. …Воз¬никает “динамика ненависти”, в которой взаимные опасения, недоверие и ненависть подпиты-вают друг друга. Каж¬дая сторона, сгущая краски, драматизирует и преувеличи¬вает различие между силами добра и зла» [Хантингтон, с. 432-433]. Время сетевых сообществ внесло значительные поправки в динамику социальной жизни, характер протекания и разрешения общественно-политических конфликтов, возникающих на любой почве – экономи-ческой, этнической или культурной. Еще полвека назад философ мог утверждать, что «социальная динамика не может быть непосредственно выведена из массово-информационных процессов, из коммуникативного ме-ханизма» [Гуревич, с. 148]. Сегодня многое поменялось. Потому что «в начале третьего тысячелетия челове-чество столкнулось с войной совершенно нового типа, где противник неисчислим, поскольку им может стать каждый, кто сядет за клавиатуру компьютера. Выиграть эту войну невозможно. Ибо победа в ней неотделима от поражения» [Столяров, с. 216]. Когда-то массовые агрессивные умонастроения возникали якобы без причин, потом неожиданно уга-сали. В наши дни процесс приобрел, можно сказать, второе дыхание за счет реальной и постоянно растущей способности масс, не отрываясь от процессов коммуникации, выплеснуть свое агрессивное настроение в фи-зическое пространство мировых мегаполисов. Коммуникативные агрессии делятся – условно – на «разрушающие» (иконоборчество, уничтожение памятников иного этноса, иной культуры, культовых сооружений, преследования за чтение запрещенных книг и других произведений искусства) и «формирующие» (создание и пропаганда образа врага, идеологическое обоснование агрессивных действий). В массовом сознании практика коммуникативных агрессий обыденна. Как «в позднем средневековье коллективное воображение порождало фигуру Зла, стремящегося примкнуть к наиболее активным силам, действующим в обществе» [Мюшембле, с. 46], так и в наши дни коллективное во-ображение, репрезентируемое медийными каналами, порождает зловещий образ Радикализма, действующего в обличии террориста-смертника. Массовость воображения удесятеряет эффекты террора как наведения ужаса и вызывает агрессивное состояние умов. Массовость – это основа коммуникативных агрессий, активизирующих разные по статусу социальные группы – от широко информированных верхов до непросвещенного низа. В динамично растущей массе вовлекаемых и уже вовлеченных сетевым миром в акты коммуникатив-ных агрессий, как правило, высока готовность к переносу агрессии из символического пространства в физиче-ское. Потому что побудительные поводы агрессивного поведения забываются быстро, поначалу рационально артикулируемые подлинные/или кажущиеся подлинными его причины потом никто не отличает от последу-ющего фанатичного отстаивания «символа веры», иррационального в своей основе. Поэтому агрессивный дискурс, быть может, даже начатый кем-либо сознательно, то есть на некоторых рациональных основаниях, способен выйти из-под контроля и развиваться по собственным законам. Теперь понятно, почему имплицитно формируемые целевые установки коммуникативных агрессий предопределяют приоритетность Интернета как среды их проведения – здесь возникает возможность массово-сти действий и мгновенной реакции толпы (не без влияния лидеров мнений) на изменение ситуации. Пользо-ватели Интернета уверены, что в сетевой среде нет фильтров на путях распространения информации; здесь культивируется иллюзия полной свободы в обмене суждениями. При этом никого не смущает, что в сетевом мире информация непроверенная, выражение мнений – некорректное, что под прикрытием вымышленных имен одни и те же участники информационных обменов, мигрируя от одного информационного ресурса к другому и третьему, создают видимость протестов со стороны широкой общественности. Тем более, что зна-чительное число ресурсов и сетевых сообществ давле¬ния представляет и агрегирует радикальные и экстре-мистские взгляды, которые затем успешно артикулируются в публичном политическом пространстве [Воло-денков, с. 119]. Коммуникативные агрессии как современное коллективное Зло призваны заполнить пустоту, возник-шую в общественном сознании XXI века, когда, по словам исследователя, «Сатана больше ни за что не отве-чает», и потому пустота заполняется поисками «тревожной тропы воинствующего национализма, как это слу-чилось на залитых кровью Балканах» [Мюшембле, с. 432, 433]. Агрессивный национализм стал питательной средой политического радикализма, терроризма в том числе, но даже это обстоятельство не всегда и не во всем ведет человечество к выработке общей исходной позиции в борьбе со злом нового столетия, сказывается раздробленность ценностного фундамента. Так, коллеги из Московского университета отметили, что два по-следовательно произошедших теракта – 12 и 13 ноября 2015 г., в Бейруте и Париже соответственно – получи-ли разную степень огласки. Все внимание мирового сообщества было сконцентрировано на французских со-бытиях, а ливанская трагедия прошла в СМИ как стандартное сообщение. И только волна недовольства, под-нявшаяся в социальных сетях (важная подробность, приоткрывающая позитивное значение социальных сетей. – В. С.), заставила медиасообщество поставить эти два теракта на одну ступень [Буданова, Кумылганова, с. 33]. Структура коммуникативных агрессий характеризуется иерархичностью: идейное и публицистическое обоснование коммуникативной агрессии предшествует практике ее широкого применения в прессе, а эта практика, в свою очередь, влияет на потоки агрессивного сознания в сетевой среде с последующим переносом агрессий в физическое пространство. В этом аспекте небезынтересна предпринятая аналитиком градация функционеров терроризма по трем категориям – «люди мысли», «люди эмоции» и «люди действия» [Нечипо-ренко]. Градацию, по аналогии, можно воспроизвести на феномене коммуникативных агрессий, которые по важнейшим своим основаниям не только близки духу воинствующего радикализма, но и в определенных слу-чаях проявляют полное родство с его политикой. На вершине трехступенчатой пирамиды представители интеллектуальных сил общества – идеологи, политики, писатели, публицисты. Многие известны как блогеры, их экспрессивные оценки событий в мире немедленно становятся достоянием подписчиков, число которых доходит до десятков и сотен тысяч. Именно они подхватывают сказанное публицистом и распространяют его – в меру своего понимания, личной трактов-ки – по сетевым просторам, становясь ступенью передачи информации от «лидера мнения» к рядовым участ-никам информационного взаимодействия в социуме. Воспроизведение позиции «лидера мнения» не безупреч-но, происходит со значительными искажениями, «огрублениями», нюансировка суждения отбрасывается, суждение заостряется, вплоть до частичной или полной подмены тезиса. Безусловно, идейное обоснование необходимых, по мысли «лидера мнения» – философа, писателя, по-литика – перемен в жизни общества надо понимать как объективную сторону его труда, и не во всем «лидер мнений» отвечает за реакцию своих подписчиков в Интернете, имеет значение и общая культура аудитории. Практика публичного выражения мнений авторитетной личностью может быть органичной составляющей конфликтов вокруг важнейших политических и мировоззренческих ценностей, а конфликты на этой почве всегда были и есть особенно ожесточенные. Вот почему, стоит только реальному лидеру мнения начать рас-сматривать своего оппонента в уничижительных ракурсах, как сразу же в его Интернет-аудитории граница между категориями «оппонент» и «враг» станет совершенно неуловимой – на основе примитивизации исход-ного текста в медийную среду будут вброшены ярлыки, обвинения, экстремистские призывы и т. п. И тогда по СМИ и социальным сетям понесется очередная тысячеминутка ненависти: брань и бредовые обвинения. «Ты-сячеминутка ненависти» – таково начало новой коммуникативной агрессии, в любой момент готовой перене-стись в физическое пространство. Обратимся к примерам. Протесты со стороны православных активистов, недовольных экспозицией братьев Чепменов в Эрми-таже – одной из выставок современного искусства в этом музее, вылились в информационную кампанию угроз. Однако ситуация вокруг Московского художественного театра приняла уже иную форму – православ-ные активисты, посчитав, что в его спектаклях культивируются развращающие общество сексуальные мотивы, подбросили к дверям театра отрезанную свиную голову, пригрозив мерами физического воздействия в случае продолжения театром его репертуарной политики. Сюжет получил агрессивное продолжение в другом эпизоде культурной жизни России: возмущение православных активистов, обнаруживших, как они посчитали, факты оскорбления чувств верующих в поста-новке «Тангейзера» в Новосибирском театре оперы и балета, привело к административному запрету поста-новки. Случившийся перенос коммуникативной агрессии из медийной среды в плоскость активации власт-ных/административных ресурсов свидетельствует о растущей по экспоненте значимости процесса. Напомним, что православные критики нашли в постановке «Тангейзера» эротические сцены, которые в сочетании с христианской символикой, тоже присутствующей в спектакле, по их мнению, нанесли оскорб-ление чувствам верующих, что и стало основанием апелляции представителей православной общественности к соответствующему Федеральному закону от 29 июня 2013 г. о противодействии оскорблению религиозных убеждений и чувств граждан. В целом подтвердился вывод американского медиакритика о том, что «совре-менные конфликты на почве сексуальных ценностей и эротического поведения имеют много общего с рели-гиозными распрями предыдущих столетий» [Мерскин, с. 17]. Продолжим ряд примеров.  В 2012 г. в пропаганде педофилии и наркомании обвинено руководство Музыкального театра им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Православные активисты нашли крамолу в постанов-ке оперы «Сон в летнюю ночь». Экспертная комиссия департамента культуры Москвы не подтвердила обви-нений.  В 2013 г. по инициативе коалиции «За нравственность» проверке следователей на наличие сцен педофилии и сцен насилия с участием детей подвергся спектакль Кирилла Серебренникова «Человек-подушка» (МХТ им. А. П. Чехова). Нарушений не обнаружено.  В этом же году комедия «Идеальный муж» подвергалась осуждению со стороны РПЦ за «ко-щунственное осквернение символа распятия и пропаганду однополых отношений» (МХТ им. А. П. Чехова). Происходящие в медийной среде конфликты, начиная с акции Pussy Riot в Московском храме Христа Спасителя (2012) и кончая медийной агрессией по отношению к фильму «Матильда» (2017), показательны для анализа спусковых механизмов агрессивного поведения медийных аудиторий – в них главенствует присут-ствие религиозных мотивов, полемики о роли Церкви в российском обществе. Соответствующие этим кон-фликтам публикации в сетевых вариантах крупнейших газет страны сопровождаются комментариями пользо-вателей Интернета. Комментарии отмечены наступательной лексикой, нередко выходящей за пределы прили-чий. Мы не ставим своей целью дать оценку спорным спектаклям, каждый случай особый и нуждается в компетентном анализе. Наша задача – разглядеть признаки агрессивности конфликтов в публичной сфере. В результате отмечается демонстрация агрессивного поведения «блюстителей нравственности»: их действия с подчеркнутым упорством нацелены исключительно на поиск административной поддержки (запретить, снять из репертуара), но рациональный контакт с противной стороной исключен. При этом, как сказано блогером в Facebook, «информационный фон кипит. Это не просто скандал, это настоящая культурная война. Война в строгом смысле теории игр – когда обе стороны готовы идти на большие издержки, надеясь восполнить их с лихвой после победы». Сложилась медийная ситуация, когда «перепад мнений и позиций можно воспринять и толковать как признак “культурной растерянности” современного мира перед лицом брошенных ему вызовов» [Толстых, с. 293]. Сегодня отмечается усложнение, воспользуемся терминологией Юргена Хабермаса, «куль-турно побуждающей среды». Усложнение отмечается нами как признак «культурной растерянности», прини-мающей очертания массового агрессивного поведения. Его эмоционально очертила актриса Лия Ахджакова: «Невозможно дышать в душной атмосфере общей агрессии и неврастении. Какая-то жуткая истерика идет. И со всех сторон, между прочим. Есть Лиза Глинка, которая вывозит на лечение в Россию больных детей из Донецка. Есть Чулпан Хаматова, которая спасает детей от страшных болезней. И вот из-за того, что Лиза и Чулпан обращались к властям, они оплеваны. <…> Зачем? За что? Другая сторона называет себя “патриотами”. Это те, кто вцепляется просто в горло». Особо значимым ценностным раздражителем медийной среды стала активизация РПЦ в вопросах по-литики, идеологии и культуры. Заметны артикулируемые претензии Церкви на роль главной духовной скрепы общества, фактически, на всеобъемлющее представление его политической и этнокультурной идентичности. Все это вызывает противодействие со стороны той части общественности, которая придерживается идеологии светского государства. Так, решение властей Санкт-Петербурга передать Исаакиевский собор из ведения государства (в собо-ре – музей) в распоряжение РПЦ раскололо общественное мнение, вызвало резкие высказывания как против-ников, так и сторонников этого акта. С обращением в Патриарху РПЦ выступил академик М. Б. Пиотровский, а он рекомендовал Церкви в сложившейся неоднозначной ситуации, чтобы и далее не разъединять общество, отказаться от намерения взять в свою собственность Исаакиевский собор, но в ответ получил резкую по то-нальности отповедь. «Михаилу Борисовичу, если он ратует за Исаакиевский собор как за исторический памятник, может быть, имеет смысл больше заниматься историческими традициями Эрмитажа как одного из лучших музеев мира, а не устраивать там провокационные выставки, подобные выставке Яна Фабра? Может, стоит озабо-титься этим?» – заявляет официальный представитель епархии. Анализ медийного выражения общественных конфликтов по поводу «символа веры» позволяет вы-членить в их структуре механизм, передающий с уровня тех, кто своей неприязнью, резкостью в адрес оп-понентов продуцирует идейные предпосылки агрессивного поведения на «низовой» уровень некритического восприятия лидеров мнений. На «верхнем» уровне идея только доводится до опасного порога, который «этажом ниже» переступается с легкостью, и тут же проявляются все основные признаки агрессивного по-ведения в массовой коммуникации. Вот на Исаакиевской площади автор блога вступает в диалог с участником пикета, который проводится в поддержку решения о передаче Исаакиевского собора Церкви. Приведу этот диалог так, как он отражен в Интернете. Православный активист продолжил: «И вообще, надо Бурова (тогда директор музея в соборе. – В. С.) в отставку! Ишь он, спелся с Пиотровским...» – «А чем вам Пиотровский не угодил?» – «Развешал по Эрмитажу голых баб...». – «Так то голые бабы Рембрандта, Рубенса и других великих художников». – «Ну и что? А потом голые бабы в алтаре появятся». – «А как насчет голой бабы Евы в алтаре?» – «Это в каком это алтаре голая Ева?» – «В Гентском». – «И где это?» – «В Европе». – «Мне Европа не нужна! Там вообще пидарасы женятся», – авторитетно заявил православный активист... На том диалог и закончился [Bloha_v_svitere]. Собеседник блогера пользуется стереотипами, почерпнутыми из выступлений радикально настроенных православных публицистов, а если не умеет чем-либо подкрепить свою позицию – то агрессивным наступлением на оппонента. Таким образом, проявление его непримиримостей разрастается, и можно уверен-но полагать, что в потенции может приобрести все признаки коммуникативной агрессии. Впрочем понятно, что за обострением конфликтов по вопросам «символа веры» всегда стоит нечто большее, политически значимое, отражающее растущее противостояние не только внутри общества, но и вовне его – на международной арене. Следовательно, причины этих конфликтов находятся в плоскости реаль-ных социальных столкновений, которые в условиях XXI века способны носить трансграничный характер. Другой вопрос, что предлоги для возникновения конфликтов в духовной сфере всегда национальны, так как в событиях, которые видятся их участникам в качестве предлогов к началу конфликтной ситуации, задеваются этнически чувствительные ценностные струны – национальная гордость, историческая и культурная память, религиозное самосознание. Эти чувствительные струны задевались – когда намеренно, когда непреднамеренно – во все века, но не всегда влекли за собой агрессивное состояние умов в социуме. Чтобы это случилось, требовались два условия. Первое (объективный фактор): в обществе должна созреть предгрозовая ситуация, когда для начала столкновения социальных сил/классов не хватает лишь самой малости – искорки, которая взорвет ситуацию. Второе условие (субъективный фактор): эта малость/искорка должна быть очевидной для всех, но не в плане ее значимости, а в аспекте известности. Иными словами, информация должна быть доступной всему обществу практически одномоментно. Новый век эту возможность обрел – таков Интернет с его сетевыми со-обществами, которые по эффективности своей интегративной функции оставили далеко позади толпы горо-жан, которые собирались в прошлые века на главных площадях столиц. Так что и сетевые сообщества надо рассматривать среди предпосылок возникновения всеобщей агрессивности. Причины и предлоги конфликтов в духовной сфере общества создают условия для столкновений в по-литической и культурной сферах. Однако столкновения не всегда сопровождаются коммуникативными агрес-сиями, не всегда настолько радикальны, чтобы породить агрессивное состояние умов. Коммуникативные агрессии – это радикальная фаза духовного конфликта, которая не всегда достигается – конфликт или гасят, или он сам по себе сходит на нет. Итак, конфликт не всегда переходит в агрессию. Почему? Казалось бы, новые средства коммуникации обеспечили повсеместное и мгновенное распространение любых сообщений, в том числе и таких, которые для социума носят характер своего рода casus belli, однако не каждое из них побуждает индивидов к ответной ре-акции, скажем, в духе гибридных войн – через Интернет, ну и тем более в духе событий «арабской весны». Значит в умонастроениях индивидов есть нечто более важное, чем медийный посыл, это ценности повседнев-ной жизни и ее стабильности, они-то и ставят перед человеком своего рода барьер. И только в меньшинствах, в которых иррациональный «символ веры» превалирует над рациональным пониманием социального, облег-чается преодоление барьера на пути к коммуникативному выражению агрессии. В связи со сказанным еще один пример. Депутат Государственной думы Наталья Поклонская, извест-ная своими православно-монархическими убеждениями, в 2017 г. начала пропагандистскую кампанию против фильма режиссера Алексея Учителя «Матильда». В основе киноленты – реальные события о взаимоотноше-ниях балерины Мариинского театра Матильды Кшесинской и последнего русского царя Николая II. По мне-нию Поклонской, фильм наносит оскорбление памяти монарха и чувствам верующих. Используя депутатский статус, Поклонская через СМИ и сетевые сообщества начала нагнетать конфликтную ситуацию вокруг филь-ма, требуя от Министерства культуры запретить премьеру «Матильды». Нагнетание страстей радикальными идеологами православия и поддерживающими их многочисленными активистами – в блогах, социальных се-тях, конфессиональных СМИ – нашло поддержку со стороны РПЦ. Естественно, что эти обстоятельства вы-звали встречное движение – в защиту фильма и свободы творчества. В результате конфликтная ситуация до-стигла апогея, противоборствующие стороны перестали стесняться в выражении своих эмоций, появились признаки массовой истерии. Однако и на этот раз коммуникативные агрессии все же не сформировались, в последний момент их развитие остановило политическое руководство страны, подтвердив приверженность России ценностям демократии, плюрализма, свободы творчества, а Поклонской напомнив об этических и пра-вовых нормах ее депутатской деятельности. В докладе я коснулся сугубо внутренних для России проявлений коммуникативных агрессий, связав их с взаимоотношениями общества, государства и Церкви, с проблемами свободы творчества и социальной ответственности художника. Конечно, найдутся и более яркие, очевидные примеры, связанные, прежде всего, с остротой отношений Украины с Россией, с гражданской войной на Украине. В этих случаях коммуникатив-ные агрессии приобретают полномасштабный характер, вовлекая в свою орбиту все новых и новых участни-ков. Но это тема отдельного исследования. К изложенному добавлю резюме о нуждающихся в углубленном анализе актуальных параметрах ин-тенсификации коммуникативных агрессий: 1. «Россия – Запад» – коммуникативные агрессии формируются как ценностные политические и этно-культурные столкновения («историко-культурологические доказательства» реальности образа врага, культивация языка ненависти); 2. «Западный мир – радикальный Ислам» – коммуникативные агрессии формируются как наступательное утверждение ценностей демократии, веры и нравственности (многоуровневая пропаганда чистоты ре-лигиозных догм, демократических ценностей, прав и свобод личности); 3. «Мы – Другие» – коммуникативные агрессии формируются как идейное наступление на представите-лей иного мировоззрения за «символ веры» и этнополитическое доминирование. Литература Буданова Н. К., Кумылганова И. А. «Свои» и «чужие» в контенте СМИ с позиций деонтологии // Журналисти-ка в 2016 году: творчество, профессия, индустрия. Сб. материалов междунар. науч.-практ. конференции. – М.: МедиаМир; Фак. журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова, 2017. Володенков С. В. Интернет-коммуникации в глобальном пространстве современного политического управле-ния. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2015. Гуревич П. С. Пропаганда в идеологической борьбе : Учебное пособие. – М.: Высшая школа, 1988. Дзялошинский И. М. Экология медиасреды: этические аспекты. – М.: Изд-во АПК и ППРО, 2016. Завьялова Ольга, Майорова Юлия. Минкультуры нашло пропаганду суицида в шоу «К.У.К.Л.А» Запашных // Известия. 2016. 3 февр. URL: http://izvestia.ru/news/603113#ixzz4WxYLwaZR Мерскин Д. Сексуализация медиа. Как и почему мы это делаем / пер. с англ. – Харьков.: Изд-во «Гуманитар-ный центр», 2015. Мюшембле Робер. Очерки по истории дьявола: XII—XX вв. / пер. с фр. – М.: Новое литературное обозрение, 2005. Нечипоренко Олег. Анатомия террора // Известия. 2017. 28 апр. URL: http://izvestia.ru/news/694475 Столяров А. М. Освобожденный Эдем. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ; СПб.: Terra Fantastica, 2008. Толстых В. И. Хочу – могу – должен. Опыт общественной автобиографии личности. – М.: Прогресс-Традиция, 2015. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций / пер. с англ. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2003. Bloha_v_svitere. Была сегодня у Исаакиевского собора // Livejournal. 2017. 13 янв. URL: http://bloha-v-svitere.livejournal.com/510435.html